Главная  >>  CиВиУ >> Утехин С.В. >>

С.В. Утехин      
"ПОСЕВ" № 5  2000

О РУССКОЙ ИДЕЕ

Со времен горбачевской “перестройки” сильно вырос интерес к "русской идее". Вышло, по крайней мере, два сборника работ русских мыслителей, которые, как это представляется составителю обоих сборников, М.А. Маслину, развивают эту идею[1]. Причем составитель толкует понятие "русской идеи" крайне расширительно, подводя под него чуть ли не любые размышления о России, ее прошлом и будущем.
Посмотрим, что писали о “русской идее” три выдающихся мыслителя, которые сами это выражение употребляли: В.С. Соловьев, Н.А. Бердяев и И.А. Ильин. Выбираю их не случайно. Соловьев так озаглавил доклад, прочитанный в Париже в 1888 году [2]. Бердяев посвятил "русской идее" целую книгу под таким заголовком (1946) [3], нашедшую широкий отклик в мире. Взгляды, изложенные Ильиным в написанной около 1950 года статье "О русской идее" (как и других его статьях того времени [4] )оказывают сейчас большое влияние на многие умы в России.
Соловьев ставит вопрос о смысле существования России во всемирной истории, считая его самым важным вопросом для русского человека, и ищет ответа "в вечных истинах религии", ибо "идея нации есть то, что Бог думает о ней в вечности". "Органическая функция, которая возложена на ту или иную нацию, - вот ее истинная национальная идея, предвечно установленная в плане Бога". Смысл существования наций лежит не в них самих, а в человечестве. Человечество - не абстракция, "его субстанциальная форма реализуется в христианском мире, во Вселенской Церкви".
Русский народ, по Соловьеву, - народ в глубине души своей христианский. "Христианская Россия должна подчинить власть государства авторитету Вселенской Церкви и отвести подобающее место общественной свободе". "Русская Империя, пожелавшая служить Вселенской Церкви и делу общественной организации, взять их под свой покров, внесет в семейство народов мир и благословение". Нужно обратить "все национальные дарования, всю мощь империи" на "осуществление социальной троицы", "безусловной внутренней связи" между церковью, государством и обществом. "Восстановить на земле этот верный образ божественной Троицы - вот в чем русская идея". Это исторический долг России. "Мы были крещены Святым Владимиром во имя животворящей Троицы. Русская идея не может заключаться в отречении от нашего крещения". Итак, для Соловьева "русская идея" - осуществление его идеала теократического строя на земле.
Бердяева, по его словам, интересует "не столько вопрос о том, чем эмпирически была Россия, сколько вопрос о том, что замыслил Творец о России, умопостигаемый образ русского народа, его идея". Рассмотрев затем, все-таки, историю русской мысли (которая ведь тоже часть того, чем эмпирически была Россия), он приходит к выводу "о существовании русской идеи, которая соответствует характеру и призванию русского народа".
А дальше рисует квазиславянофильскую картину отличия русского народа от "западных" (с упором на отличие от немецкого, что объяснимо эмоциями времени написания книги). "Русский народ - религиозный по своему типу и по своей душевной структуре". "У русских моральное сознание очень отличается от морального сознания западных людей. Это сознание более христианское. Русские моральные оценки определяются по отношению к человеку, а не к отвлеченным началам собственности, государства, не к отвлеченному добру". "Русские безмерно более коммюнотарны" [5], чем "западные люди". "Они ищут не столько организованного общества, сколько общности, общения". "Возможна мутация и резкие изменения в результате русской революции. Но Божий замысел о народе остается тот же, и дело усилий свободы человека (sic!) - оставаться верным этому замыслу".
"Русский народ, по своей вечной идее, не любит устройства земного града и устремлен к Граду Грядущему, к Новому Иерусалиму. Для Нового Иерусалима необходима коммюнотарность, братство людей, и для этого необходимо еще пережить эпоху Духа Св., в которой будет новое откровение об обществе. В России это подготовлялось". Таким образом, у Бердяева "русская идея" - подготовка к новому откровению об обществе (Соловьев нового откровения не чаял, а Бердяев даже предсказывает его содержание).
Ильин тоже вроде бы выводит "русскую идею" из исторического опыта: "Ее возраст есть возраст самой России". "За нею стоит некий божественный исторический замысел, от которого мы не смеем отказаться и от которого нам и не удалось бы отречься, если бы мы даже того и хотели". Как и Соловьев, и Бердяев, Ильин не закрывает глаз на темные страницы и темные стороны русской истории, но призывает оценить светлые, и такой призыв можно только приветствовать. В том, что он говорит о русской истории, немало заслуживающего внимания и положительной оценки. Но верно далеко не все, и к числу наименее исторически достоверных утверждений принадлежат те, на которых он строит свою "русскую идею". Так, по Ильину, "русский народ принял христианство не от меча, не по расчету, не страхом и не умственностью, а чувством, добротою, совестью и сердечным созерцанием". А летописцы говорят, что были и "умственность" (в Киеве), и меч (в Новгороде). Участие меча подтверждает и митрополит Илларион.
У Ильина "русская идея" - идея творческая. Национальная. Идея сердца. Созерцательная. В целом это - "свободно и предметно созерцающая любовь и определяющаяся этим жизнь и культура". Ильин видит самобытность русского народа в том, чтобы "выращивать вторичные силы русской культуры (волю, мысль, форму и организацию) из ее первичных сил (из сердца, из созерцания, из свободы и совести)". Отсюда русская религиозность "должна по-прежнему утверждаться на сердечном созерцании и свободе". Подобные долженствования формулируются и для русского искусства, русской науки, русского права и правоведения. Остановлюсь на праве и на науке.
Русское право и правоведение, по Ильину, "должны оберегать себя от западного формализма, от самодовлеющей юридической догматики". Очевидно, что, говоря о "западном формализме", он имеет в виду римское право. Это - наглядный пример схематизации и утрирования, к которым часто прибегают сторонники "русской идеи". Не мог же Ильин, правовед, прошедший школу П.Н. Новгородцева, не знать, что, наряду с правилом dura lех, sed lех ("жесткий закон, но - закон"), в римском праве еще с римских времен существует понятие аеquitas, справедливости, смягчающей жесткость закона. Неужели не знал, что, кроме римского, на "западе" существует английское право, в котором элемент формализма гораздо слабее, чем в праве русском, в основном римском?
Вероятно, именно римский характер русского права побуждает Ильина говорить, что "России необходимо новое правосознание". Но какое? "Национальное по своим корням". Каким? Доримского обычного права "Русской правды"? Нет, "христиански-православное по своему духу". Но христианское каноническое право, включая православное, - право римское не только по форме, но и по духу.
"Русская наука не призвана подражать западной учености ни в области исследования, ни в области мировосприятия. Она призвана вырабатывать свое мировосприятие, свое исследовательство". В чем же состоит это свое? "Русский ученый призван вносить в свое исследовательство начала сердца, созерцательности, творческой свободы и живой ответственности". Призван вдохновенно любить свой предмет. Все это - прекрасные качества ученого, но что же в этом самобытно русского? В славянофильском духе Ильин говорит, что русский ученый должен "подняться к созерцанию целого". Призван "созерцать жизнь природного организма; видеть математический предмет; растить и укреплять свою правовую интуицию; видеть целостный экономический организм своей страны; созерцать целостную жизнь изучаемого им языка; врачебным зрением постигать страдание своего пациента". А разве нерусский ученый не должен стремиться к тому же?
Из этого перечня я выпустил наставление историку, с которым, наоборот, никак нельзя согласиться. Наставление "зреть в каждой детали русской истории дух и судьбу своего народа". Каким образом? Очевидно, не путем индукции, собирания свидетельств. Таким путем в каждой детали "дух и судьбу народа" не узришь. По-видимому, речь идет о Божественном историческом замысле. Но как историку его постичь? Надеяться на частное, лично для него откровение? Или принять на веру мнение того, кто полагает, что постиг? Но чье? Соловьева? Бердяева? Ильина? И как между ними выбирать, каковы критерии? Ильин предостерегает от "недоказательности, безответственности, субъективного произвола", называя все это разрушительным безобразием. Но для меня наставление его историку подгонять исторические факты под задаваемую им схему звучит как призыв именно к такому безобразию.
Ильин непрестанно подчеркивает наши ("русского православия") отличия от "инородных культур", к каковым он относит иудейство, католичество и протестантство. Но в каком смысле они "инородны"?
В описании иудейства и инославных исповеданий Ильин крайне односторонен и несправедлив. Он выбирает их отдельные черты, скорее даже тенденции, которые ему неприятны, но которых не лишено и "русское православие", и противопоставляет им привлекательные тенденции "русского православия". Но ведь эти привлекательные тенденции (любовь, свобода) и иудейству, и католичеству, и протестантству отнюдь не чужды.
Он говорит, например, что католичество пропитано "чуждым нам" духом иудейства и что то и другое воспринимают Бога "властною земною волею, которая в лучшем случае догматически принимает моральное правило, повинуется закону и сама требует повиновения от других". Иудейство он, по-видимому, понимает исключительно как Ветхий Завет, не обращая внимания на свободу толкования его в Талмуде, на отсутствие в иудействе в течение последних двух тысяч лет церковной иерархии (и даже священников; раввин - не священник, а ученый и учитель), на степень свободы не только раввина, но и каждого иудея в понимании закона (жесткостью отличается главным образом ритуал, да и то не всегда и не во всем). Эта свобода (как и некоторые другие черты иудейства) возродилась в протестантстве, которое Ильин упрекает в восприятии Бога “мыслью, которая ищет понимания и толкования и затем склонна отвергать то, что ей кажется непонятным”. Можно, конечно, предпочитать толкование веры и ограничение мысли вселенскими и поместными соборами, но разве мало они принимали решений, от которых впоследствии другие соборы отказывались? А главное - при чем тут "русская идея"?
Ильин утверждает, что "русская идея" - идея православного христианства. Но ведь и греки, от которых к нам пришло христианство, тоже православные. И грузины, болгары, сербы, румыны. Многие сибирские народы, индейцы в бывшей Русской Америке. Многие палестинские арабы, часть эстонцев, некоторые англичане, китайцы, японцы. На них на всех тоже распространяется "русская идея"? Или мы походя присваиваем православие, считаем православным только "русское православие"?
В отличие от Соловьева и Бердяева, у которых "русская идея" должна служить достижению некоей общехристианской или даже общечеловеческой цели, у Ильина она направлена на отчуждение от других народов, на самоизоляцию и самодостаточность (даже в науке, что совсем абсурдно).
Всем трем авторам свойственна неопределенность понятия "русский народ", ни один из них не дает определения этого понятия. Что это? Неряшливость, вследствие которой остается неясным, к кому относятся предлагаемые характеристики? Или перед нами заколдованный круг: автор априорно под "русским народом" подразумевает тех, кто подпадает под его характеристику, затем явно эту характеристику приписывает "русскому народу"? А куда девать тех из нас, кто под эту характеристику не подпадает?
Очевидно, что рассмотренные "русские идеи" химеричны. А ильинская химера, к тому же, зловредна. Но есть "русская идея", гораздо менее утопичная и несравненно более привлекательная. Выражена она в 1860 году Ф.М. Достоевским [6].
Достоевский употребляет выражение "русская идея" в контексте осмысления петровского наследия. "Петровская реформа, продолжавшаяся вплоть до нашего времени, раздвинула наш кругозор, через нее мы осмыслили будущее значение наше в великой семье народов. Мы знаем, что не оградимся уже теперь китайскими стенами от человечества. Мы предугадываем, и предугадываем с благоговением, что характер нашей будущей деятельности должен быть в высшей степени общечеловеческий, что русская идея, может быть, будет синтезом всех тех идей, которые с таким упорством, с таким мужеством развивает Европа, в отдельных своих национальностях; что, может быть, все враждебное в этих идеях найдет свое примирение и дальнейшее развитие в русской народности. Не даром же мы говорили на всех языках, понимали все цивилизации, сочувствовали интересам каждого европейского народа".
Как видим, "русская идея" у Достоевского - возможный синтез европейских, включая и наши собственные (в той же статье он развивает теорию почвенничества). Конечно, Достоевский увлекается ("всех идей", "на всех языках", "все цивилизации"). Скорее всего, ошибается, говоря о возможном примирении "всего враждебного" (думаю, прав был покойный И. М. Берлин, восставший против убеждения в принципиальной совместимости даже всех положительных ценностей [7]. И все же Достоевский оказался провидцем. Наша теперешняя культура действительно такой синтез и продолжает развиваться в том же направлении, воспринимая все новые идеи со стороны и возрождая утраченные за коммунистическое лихолетье.
Нужно осознать, что мы действительно идем путем, предугаданным Достоевским, и гордиться этим. Едва ли можно найти другую такую страну, другой такой народ. Не ксенофобия и самоизоляция, не мифотворчество, а реальное идейное всеевропейство и всечеловечество - вот русская идея без кавычек.

____________________________________________

[1] О России и русской философской культуре: Философы русского послеоктябрьского зарубежья (М., 1990) и Русская идея (М., 1992).
[2] В. С. Соловьев. Сочинения в двух томах (М., 1989). Т. 2. Доклад был написан и прочитан на французском языке. Русский текст — перевод, не совсем удачный.
[3] См. в кн.: О России и русской философской культуре...
[4] И.А. Ильин. Наши задачи: Историческая судьба и будущее России. Статьи 1946-1954 гг. В двух томах (М., 1992). Т. 2.
[5] Франц. соmmunautaire — общинный
[6] В объявлении о предстоящем издании журнала "Время". См. Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений в 30 томах. Т. XVIII (Л., 1978).
[7] См. мою статью "И. М. Берлин и его идейное наследие" в журнале "Грани" № 189 (М., 1999).

© С.В. Утехин